Игорек резко притормозил у перехода и обернулся ко мне:

— Чего?

— Меня.

Программист задумчиво закусил губу, нахмурился.

— Знаешь, Вербицкая, — проговорил он, вновь срываясь с места на зеленый, — ты странная. Надеюсь, это не от синеньких грибочков. А то я тут мимо первой школы ехал, это в центре, от театра недалеко, так там, по ходу, сегодня слет ценителей — ходят обдолбленные, чуть ли под колеса не кидаются. Это я так тебе, на всякий случай говорю. Но лучше, пока не поздно, скажи наркотикам: «Нет».

Никем не преследуемый (во всяком случае, я слежки не заметила) автомобиль въехал во двор дома на проспекте Металлургов и остановился.

— Какой подъезд? — спросил у меня Игорь.

— Не помню, — выдохнула я испуганно. — И квартиру тоже…

Я выскочила из машины, намереваясь, если надо будет, ломиться в каждую дверь, но покинувший место водителя Игорек предупредил эти намерения, поймав меня почти на старте и резко встряхнув за плечи.

— Ты это, Вербицкая, не психуй только. Хорошо?

— Хорошо, — пообещала я.

Огляделась и заметила под фонарем у второго подъезда очкарика из свиты Ле Бона.

Опоздала? Бельгиец нашел его первым? Или Ван Дейк?

Вырвалась из медвежьих объятий админа и кинулась к знакомому прыщавому юнцу. Зажигалка по-прежнему была в руке.

— Где они? Номер квартиры? — с ходу потребовала я, тыча «пистолетом» ему в нос.

— Не знаю, — пролепетал испуганно светлый.

— Этаж?

— Т-третий…

Вот и ладненько. А квартиру я найду: трехкомнатная — зуб даю. В хрущевках по одной на этаже, слева от лестницы.

Звонить или стучать я не стала. Сразу рванула на себя дверь — та оказалась незаперта — и влетела в комнату. Натали сидела на диванчике, Антон — в кресле у окна, а перед ними, заложив руки за спину, расхаживал мсье колобок.

— Ви? — завизжал он, увидев меня. — Ви не бить тут!

— Мы быть тут, господин Ле Бон, и на законных основаниях.

Услыхав этот голос без привычной простоты и дурашливости, я изумленно обернулась, как раз чтобы увидеть, как вошедший вслед за мной Игорек поднял руку и на его ладони вспыхнул на миг золотой глаз.

— Наблюдатель седьмого европейского сектора. И вы сейчас в зоне действия моих полномочий.

Э-э… Я открыла рот от удивления и забыла его закрыть. Нет, я все понимаю: феи, единороги, домовые, зомби, призраки… Но чтобы парень, второй год работавший в нашей скромной конторе, регулярно, безо всяких надежд, а просто на автомате, приглашавший меня на свидания и могший как ни в чем не бывало заявиться в мой дом с ведром поганок, оказался одним из таинственных наблюдателей? Хотя после этого открытия явление приятеля-админа с грибочками виделось уже совсем в ином свете. И у спящих тогда он меня отбил…

— Где Сокол? — нарушил Игорь затянувшуюся немую сцену.

— Ушел, — угрюмо ответил со своего места Антошка. — Минут сорок уже…

Опоздала… Я устало привалилась к стене и закрыла глаза, но тут же заставила себя встряхнуться.

— Настя, — тихо заговорила Нат. — Он Сережу увел.

— Естественно, — пробормотала я. — Без Сережи ничего не получится.

Но баньши меня не слышала.

— Он… Он… — Она сжала кулачки. — Я даже не представляла, даже не думала, что можно вот так…

Под пушистыми черными ресницами заблестели злые слезы.

— Он не человек, он…

Он просто все ей рассказал, поняла я. О своей работе, о том, что отпустил тогда голландца, о Кирилле. У правды не может быть нескольких версий, но ее можно подавать под разными соусами. А можно полить вместо соуса грязью и гнилью и выплеснуть без предупреждения на одного из немногих своих друзей. Может быть, вообще на единственного теперь друга. От остальных ты избавился раньше, да, Андрей? Что еще ты сделал? Уволил секретаршу, если она у тебя была? Нахамил домработнице? Позвонил бывшей и заявил, что никогда ее не любил и она уже достала постоянными напоминаниями о себе и своих проблемах?

— И что вы намерены предпринять? — спросил у Ле Бона Игорек… то есть наблюдатель седьмого сектора.

— Ми искать… — начал бельгиец, но Игорь махнул на него рукой.

— Что искать? Мы нашли вашего перебежчика — Сокол прятал его на пустой квартире, узнали то же, что смог узнать он. Время и место проведения ритуала. При поддержке обоих ваших ведомств за два часа мы сможем собрать ударную группу и несколько отрядов прикрытия, чтобы помешать планам голландца… Но я и мои друзья из совета с этим согласны, предлагаю дать Соколу шанс. Что бы он ни задумал.

Я в отчаянии замотала головой:

— Нет, нельзя. Ты не понимаешь, нельзя ему шанс…

— Он так не считает, — жестко ответил человек, которого я считала другом. — Но можешь попробовать его переубедить.

Игорек словно невзначай отставил в сторону руку. Звякнули подцепленные на палец ключи от машины, и я, не теряя времени, схватилась за нежданный подарок.

— Ви не мочь помогаль! — возмутился колобок. — Не мочь даваль ей…

— Вы че? — Наблюдатель вернулся к привычному для меня образу. — Как я ей откажу? У нее ж пистолет!

— Антон? Наташа? — позвала я с надеждой. — Вы со мной?

Охотник покосился на сердито сопящее начальство и подорвался с кресла.

— У нее пистолет, — аргументировал он Ле Бону свое решение.

— Нат?

Баньши покачала головой.

— Наташ… — Мне не хотелось что-либо объяснять при бельгийце. — Помнишь, ты говорила о якорях? Он свои обрывает. Подумай зачем.

Она молча встала и ушла в дальнюю комнату, прикрыв за собой дверь.

Хорошо, сами разберемся.

— Вербицкая! — догнало меня уже на выходе. — Дяде — привет!

Не знаю, напугало ли его появление наблюдателя или нервишки сдали еще при виде потрепанной ведьмы с пистолетом, но очкарика у подъезда уже не было. И фонарь больше не горел. К машине идти пришлось в темноте, разбавляемой лишь редким светом окошек старой пятиэтажки.

— Насть, только мы это… сами, — развел руками охотник. — Ты и я. Влада и его ребят подключать не стану. Они гражданские. Одно дело «кино» разыграть, а другое — настоящие разборки.

— Я понимаю, Антош. Да и ты не обязан, и начальство…

— Если ты не заметила, я на это дело подписался, еще когда с прежней квартиры уходили, — отмахнулся он. — Начальство уже выразило «благодарность», так что… Закончим, а там видно будет.

— Спасибо.

— Да не за что. Самому надоела эта рутина, а тут хоть что-то стоящее. Будет, о чем внукам рассказать.

А сначала Ксюше похвастаться.

Я улыбнулась, в очередной раз подумав о том, как все же повезло никогда не виденной мною сестре режиссера Влада. Но улыбка тут же погасла: на сердце было тревожно. Руки дрожали так, что, попытавшись открыть дверцу автомобиля, я уронила ключи и потом долго шарила впотьмах по земле.

— Антон, я… Я водить не умею! — выпалила я запоздало.

— Не переживай, — успокоил он, — я поведу.

— Я поведу! — Возникшая из темноты Натали сердито вырвала у меня ключи. — Но сначала скажи мне… Настя, ты когда в последний раз ела?

Она хотела спросить о другом, но увидела, как меня трясет и шатает, и вопрос вырвался сам собой.

— Я? Не… Не помню. Кажется, еще на той квартире, в последний вечер…

— Ты с ума сошла?! Быстро в машину! Где здесь хоть какая-нибудь забегаловка? Ночной магазин? Что-нибудь?

Я пыталась протестовать, но сама понимала, что ничего хорошего не будет, если я сейчас отключусь. Потому позволила Нат усадить меня в машину, а потом послушно запихивала в себя купленную в ближайшем ларьке шоколадку, запивая ее горячим, но совершенно безвкусным кофе.

— Теперь рассказывай, — потребовала баньши.

— Нужно ехать, мы и так время потеряли…

— Куда ехать? А главное — зачем? — Она не смогла его бросить и из-за этого теперь злилась — на себя, на него, на меня. — Я не знаю, что Сокол затевает, но если он что-то решил, помешать ему будет очень непросто. Кто тебе сказал, что у тебя это получится?

— Ты.

Мой ответ заставил ее умолкнуть, и я смогла рассказать все, что мне было известно. Ничего конкретного — лишь догадки и подозрения, разрозненные детали огромного пазла: предметы-ключи, его туманные рассказы о работе над делом Ван Дейка, кровь в ванной, монетка Ле Бона, позволяющая незаметно пронести небольшой предмет, и предположительно тот самый предмет — нож с узким клинком и странной рукояткой, который я видела у Сокола в ту ночь, когда он вшивал под кожу артефакт. Сопоставить все это с тем, как он вел себя, особенно в последние дни… И с нелепыми, но не лишенными смысла словами Петровича о его несвободе, о которых я умолчала, как и о том, что было или, вернее, чего не было между нами…